Живое — часть культуры потребления

Уже как минимум несколько сотен лет люди перестали бороться за жизнь так, как это делали наши предки. Больше нет необходимости защищаться от хищников, искать кров. Нет необходимости выживать. Сегодня люди живут в благополучии, не ограничены в еде, ресурсах и крове. А чуть ли не единственной погоней, которой заняты люди, является счастье.
Счастье, согласно французскому философу Жану Бодрийяру, оно — ключевой элемент современного социального устройства. Счастье это то, к чему стремится каждый. А его достижение основано не на добыче пищи или крова, как это было раньше. Бодрийяр уверен: сегодня счастье — это равный доступ к благам цивилизации. То есть, воображаемое отсутствие отрыва между доступом к знакам благополучия и «классом», к которому человек относится.
Общество потребления — так философ обозначил современность, где счастье — есть конечная цель потребления¹. И действительно, стоит посмотреть по сторонам, и можно заметить бесконечный поток хотя бы рекламных сообщений товаров, обещающих успех, статус и чуть ли не бессмертие. Так, кажется, что вот этот новый смартфон приблизит к наступление счастье и заодно поможет поддержать статус среди знакомы: нельзя же долго ходить с предыдущей моделью, верно?
Однако неужели этот самый смартфон действительно необходим? Если уже есть один, скорее всего работающий и функциональный. Ответ снова дает Жан Бодрийяр: в рамках культуры потребления ценность чего-либо возгоняется не сама по себе и не потому, что, например, предмет закрывает какую-то потребность. Согласно Бодрийяру, нечто ценно потому что работает как улика представляемого во внешний мир благополучия, как элемент социальной дифференции (она-то и индуцирует экономический рост). Проще говоря, новый смартфон нужен не потому что сломался старый, а потому что новый конструирует образ благополучия для себя и других: что ты можешь себе позволить новую и дорогую технику, что ты понимаешь, что такое хорошая техника, и так далее.
Такими уликами, маркирующими статус, благополучие, достаток и, наконец, счастье, могут быть не только товары — смартфон, машина, одежда, украшения. Ими также являются социальные связи («правильные знакомства») и отношения, компания, в которой человек работает. А еще — живые существа не-человеческой природы.
Так, например, наличие домашней собаки долгое время считалось признаком достатка. Особенно, если собака крупная: если хватает ресурсов ее прокормить, то, кажется, человек успешен.
В иных случаях собака может «работать» как символ щедрости и благородства. В частности, некоторые люди, встретив в городе человека с явно беспородной (и, скорее всего бывшеприютской) собакой, скорее внутри себя похвалят его/ее.
Разумеется, порода животного также имеет значение: мода касается всего, даже породы животного. В одном сезоне мопсы в центре внимания, в следующем — корги и/или хаски. «Трендовость» породы в свою очередь подстегивает и рынок разведения. А это совсем не позитивный эффект.
«Потребляемость» живого, закрепленного в современной культуре отражается не только на динамиче «рынка живого», но и на том, как меняется в принципе отношение к существам не-человеческой природы. Так, являясь безмолвной частью рыночных отношений, живое существо объективируется, теряя свою агентность.
Рынок аксессуаров и сервисов для собак только усугубляет положение: ведь стоит «купить собаку», в лучшем случае ей понадобится модный поводок и «правильный корм». В худшем случае — живое существо ждут вредящие процедуры вроде «мягких лапок» и вырезания голосовых связок. Ведь если «животное — товар», он должен соответствовать человеческим потребностям. В частности, быть бесшумным и удобным.
Так существа не-человеческой природы становятся частью человеческой погони за «счастьем», которое нередко основано на мимолетных желаниях обладания чем-либо². Однако такой подход к живому не только негуманный по отношению к не-человеческим существам. Он вреден и самим людям, поскольку, собирая знаки достатка и благополучия, легко превратить любые — даже самые значимые отношения — в транзактные.